Частица тьмы - Терри Тери

Чемберлен у моих ног, идет рядом с нами; ветер треплет мои волосы, швыряет мне их в лицо, и я второй рукой придерживаю их.

Итак, вот он, момент истины.

Присутствие рядом со мной Дженны — вещь невозможная; край света — вещь невозможная. Так пусть же одно невозможное отменит другое… сейчас же.

Воздух мерцает, и белый туман растворяется в ветре.

Мы вместе шагаем вниз по тропе.

19

ШЭЙ

— Выпустите меня! — Я снова колочу кулаками по двери, но все бесполезно. Она толстая, крепкая и запирается только снаружи.

Я утратила всякое чувство времени. Ужасно хочется пить, голос охрип от крика, а руки болят от ударов по двери, но я не могу остановиться.

Краем глаза улавливаю какое-то движение в окне. Это Фрейя.

— Ты обманула меня! И заперла здесь? Почему?

Неужели у нее на лице сожаление? Она скрывается из виду… я слышу какой-то щелчок.

— Мне очень жаль, Шэй. — Бесплотный голос Фрейи доносится через микрофон.

— Но почему?

— Ты собиралась пойти против Ксандера, против всех выживших. У нас не было выбора. Ты же знаешь, что Ксандер прав: это единственный путь. Выжившие должны захватить этот мир и спасти его.

Смысл ее слов доходит до меня, и мне становится по-настоящему страшно. Выжившие могут захватить мир только одним способом: эпидемия должна уничтожить всех остальных.

Если Ксандер хочет получить еще один источник заражения, каким была Дженна, значит, ему нужно сжечь еще одного выжившего. С Септой не вышло, ее дом не был замкнутой, наглухо закрытой системой. Но теперь он запер меня здесь, в тихой комнате, которая построена так же, как та, в которой сгорела Дженна.

Ксандер — мой отец. Неужели он и вправду планирует сделать это? Сжечь меня заживо?

И Фрейя. А ведь я доверяла ей.

— Как ты могла так поступить со мной? — спрашиваю я.

— Я? А как насчет тебя? Это ты все время предаешь тех, кто тебя любит. Вначале Кая, теперь Ксандера и всех нас.

— Что? Ты же знаешь, что я оставила Кая, чтобы найти его сестру.

— Но ты все равно его бросила — во второй раз. И между вами было слишком много тайн. Он никогда не простит тебя за это. — И по мере того, как Фрейя говорит, ко мне в душу начинает закрадываться подозрение, осознание, которое буквально разрывает мне сердце.

— Ты так и не сказала ему, да? Ты не передала ему мои слова.

— Нет. И тебе стоит поблагодарить меня, Шэй. Ты бы никогда не помирилась с Каем, даже если бы он простил тебя. Ты слишком отличаешься от него. Как и я. Из этого ничего не выйдет. Так намного легче, чем потом снова прощаться.

Без сил опускаюсь на пол, обхватываю себя руками. Кай не знает, почему я оставила его. Фрейя не сказала ему, что я отправилась на поиски Келли. И это еще не все. Это значит, что он не ждет нас и не придет за нами, ведь так? Надежда, которую я обрела, когда увидела здесь Фрейю… была ложной.

— Как ты могла поступить так с Каем? Я думала, ты его друг.

— Именно поэтому я и не сказала.

Но даже если, руководствуясь какой-то своей извращенной логикой, она и имеет что-то против меня из-за Кая, то втолкнуть меня сюда, чтобы сжечь, следуя преступному замыслу Ксандера, это уже совсем другой уровень. Это уже гораздо серьезнее. Так почему?

Есть только один ответ. И есть только один человек, который стоит за этим.

— Что Ксандер с тобой сделал, Фрейя?

— Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не знаешь, как защищаться, как блокировать чужое влияние? Он в этом деле мастер, надо отдать ему должное. Он очень хорошо умеет манипулировать людьми, заставлять их делать то, что ему нужно. Не позволяй ему использовать тебя!

— Он меня не использует! Я решаю сама за себя.

— Возможно, ты так думаешь, но борись против него, Фрейя. Вот скажи, почему ты пришла сейчас со мной поговорить? Должно быть, в глубине души сомневаешься в правильности того, что сделала… что он хочет сделать. Вытолкни его! Думай сама!

— Нет. Ты ошибаешься! В любом случае, ты сама во всем виновата. Если бы ты не предала Ксандера и Кая, ничего этого не случилось бы. Бедная Шэй. Я лучше, чем ты думаешь, понимаю, как тяжело все это для тебя. Видишь ли, после твоего ухода Каю нужна была жилетка, в которую можно поплакаться. Мне тоже, правда, по другим причинам. Мы нуждались друг в друге.

Жилетка, чтобы поплакаться… они нуждались друг в друге? О чем она говорит? Я пытаюсь отогнать от себя эти слова, но не могу.

— Мы с Каем были вместе.

— Я тебе не верю!

— Это правда. Мы стали очень близки.

Ее слова опаляют мне душу, и я не могу ни увидеть ее ауру, ни заглянуть в ее сознание, чтобы понять, правда ли то, что она говорит, но, несмотря на это, знаю. Знаю, что на этот раз она не лжет.

— Так что, как видишь, я хорошо понимаю, каково это — быть вместе с Каем. А потом покинуть его. Мне тоже пришлось сделать это — оставить его, поэтому я могла бы простить тебя за это. Но не могу простить того, как ты намеревалась поступить с Ксандером, со всеми выжившими.

А потом микрофон выключается. Она уходит.

Как могла я довериться ей? Как могла быть такой дурой и рассказать ей все?

Она была другом Кая — я доверяла его суждению, — но это только одна причина. Если честно, я просто отчаянно нуждалась в помощи. Я так устала носить это в себе, что мне необходимо было кому-нибудь довериться. Да, Ксандер, возможно, манипулировал и вертел ею, но у него ничего бы не вышло, если бы она не была согласна с ним, по крайней мере до определенной степени. Она действительно считает, что вопрос стоит так: либо они, либо мы. Обычные люди или выжившие.

И помимо всего этого, теперь у меня в голове безостановочно вертятся четыре слова: она не сказала Каю. Она не сказала Каю. Она не сказала Каю…

Зато сказала мне, что они были вместе. Что это значит? Он ее обнимал, целовал? Или она пошла дальше и сделала то, что я обещала Каю на Шетлендах, но так и не исполнила? И кто может его винить? Она была рядом, красивая, доступная; он верил, что я предала его, что он ничего мне не должен.

И все равно сердце истекает кровью. Я так любила его… до сих пор люблю. Как он мог предать это? Разве он не чувствовал то же самое? Я думала, что чувствовал, но если так — даже если он считал, что никогда больше меня не увидит, — как он мог? Неужели я ошибалась насчет него… насчет нас… с самого начала.

Боль и обида настолько сильны, что грозят поглотить меня всю целиком. Тяжесть на сердце такая, что я не могу пошевелиться, не могу даже плакать. Лишь с трудом мне удается убедить себя дышать.

20

КАЙ

— Нет, нет, нет. Зачем ты здесь? — Говорю одно, а сам улыбаюсь, обнимаю маму, и она тоже обнимает меня. Вокруг нас хаос — снуют люди, грохочет техника, — но мы оба держимся за этот миг до конца.

— Я сделала так, чтобы меня включили в медицинский персонал, — говорит мама. — Надавила на кое-какие пружины, потянула за ниточки. Врачей с иммунитетом не хватает.

— Ты не знаешь, с чем мы можем там столкнуться.

— Ты тоже.

Да, но, возможно, я лучше представляю, на что способен Алекс, хотя держу это при себе.

Мы садимся в самолет, пристегиваемся. Нас теперь чуть больше сотни; все серьезные, притихшие. Все с татуировками иммунитета, и из разных родов войск, как и сказал Рохан. Это не стандартная военная операция; контингент настолько разношерстный, что даже я это вижу. Для этой миссии людей пришлось собирать, где только можно.

Взлетаем в сумерках. Собираемся приземлиться на удаленном аэродроме, предложенном Киркланд-Смитом. Там нас никто не услышит и не заметит.

А что потом?

Я очень надеюсь на это «потом».

21

ФРЕЙЯ

Ксандер мысленно зовет меня: «Келли пропала». Он встревожен.

«Что? Где она может быть?»

«Мне надо заняться кое-какими другими делами. Попробуй найти ее».